С волнением переступаю порог уфимской квартиры на улице Энгельса, где провёл последние годы своей жизни великий башкирский писатель, драматург, народный поэт Башкортостана Мустай Карим. Из окна открывается просторный вид на уголок старой Уфы – овраг с деревянными домами, летом утопающими в буйной зелени, осенью в благородном золоте, зимой в белизне глубоких сугробов. По квартире ведёт хозяйка – дочь писателя, директор фонда его имени Альфия Каримова, делится воспоминаниями.

- Альфия Мустаевна, мы находимся в кабинете, где творил Мустафа Сафич, где вещи хранят тепло его рук. Что стояло у него на столе?

А.М.: Антиквариатом не увлекался… Только предметы, к которым привык, которые что-то для него значили. Папа писал авторучкой, в последние годы шариковой, непременно черного цвета. На столе у него стоял прибор – с термометром, часами и барометром. Часы наручные были. Когда папы не стало, я остановила их. Статуэтка Дон Кихота – его любимого литературного персонажа. Деревянную фигурку оленят кто-то подарил, в районе, наверно, дети сделали, так они и стояли у него на столе. Китайский нож для разрезания бумаги – подарок хирурга Льва Константиновича Богуша – он спас Мустая Карима от смерти. Небольшая коллекция холодного оружия на книжных полках – вот этот кинжал в серебряных ножнах подарен Расулом Гамзатовым, нож от Юрия Рытхеу, всё это подарки друзей. Здесь висят портреты: Мустай работы Ахмата Лутфуллина, Назым Хикмет работы турецкого художника Ибрагима Балабана.

А это портрет мамы. Приехала как-то начинающая художница из Киева к нам на дачу, специально, чтобы папин портрет написать, но ему пришлось срочно уехать… Тогда мама согласилась ей позировать под вишневым деревом. Портрет получился удачный, мамин характер можно разглядеть. Руки очень выразительные. Мама была небольшая, хрупкая, но с несгибаемым, твердым характером. В трудные минуты говорила: «Ныҡ булайыҡ» («Будем сильными»).

Мама была человеком образованным, начитанным, всегда в курсе всех литературных новинок. Учительствовала, работала в газете, журнале. Говорили, что она многого бы достигла в жизни, если бы полностью не посвятила себя папе. Всегда была первым читателем того, что папа писал. Когда были молодые, мама ему печатала на машинке. Первую машинку с латинским шрифтом папа с фронта привез. При наступлении на фашистов какую-то немецкую редакцию захватили. Наши солдаты вывозили пишущие машинки и бросали в реку. Папа взял одну и привез домой. Латинский шрифт на кириллицу потом переделали, добавили башкирский шрифт. Даже мне довелось на ней печатать. Сейчас она хранится в Литературном музее в Уфе.

- В шкафах много томов собраний сочинений – Шекспир, Достоевский, Твен, Чехов, Чапек, Лондон... Мустафа Сафич возвращался к любимым книгам, перечитывал?

А.М.: Он много читал в юности, у него была колоссальная память. Но не возвращался, считал, что писателю вредно слишком много читать, потому что появляются штампы. Моему брату Ильгизу всегда говорил: ты очень много читаешь, трудно будет писать своё, если у тебя чужие мысли в голове. В конце жизни, когда у папы появилось время (а у него его всегда было мало), он очень любил Сенкевича перечитывать. Любил древних философов, на которых часто ссылался в своих статьях и эссе. Читая историческую литературу, он делал отметки на полях. Папа был вне времени, хотя по телевидению новости всегда смотрел.

А в этом шкафу отца – книги с автографами больших писателей. На верхних полках много книг близких друзей – Константина Симонова, Расула Гамзатова, Михаила Дудина, Кайсына Кулиева, Елены Николаевской. Здесь все его друзья – Мухтар Ауэзов, Сергей Михалков, Давид Кугультинов, Эдуардас Межелайтис, Анатолий Рыбаков, Ираклий Абашидзе, Михаил Алексеев, Петр Проскурин, всех не перечислить. Папа собирал книги и в миниатюрном формате. Вот книга болгарского классика Ивана Мартинова – друга его, один из главных проспектов в Софии носит его имя. Много книг с автографами башкирских и татарских писателей – Кадыра Даяна, Назара Наджми, Хасана Туфана, Рената Хариса, Роберта Миннуллина, Равиля Бикбая, Кадима Аралбая, Факии Тугузбаевой, Юмабики Ильясовой… Каждого автора по одной книге выставила, их слишком много, что-то передала в библиотеку.

 - Альфия Мустаевна, в вашей памяти так много историй, вы не записывали их? Вообще, вы пробовали писать?

А.М.: В молодости стишки писала, это были подражания – Есенину, Блоку, другим поэтам. Отцу не показывала, только Ильгизу. Он читал, отмахивался. Очень жалею о том, что не вела дневник. Всегда много работала, как-то не находилось времени. По окончании факультета иностранных языков Башгосуниверситета стала преподавать английский язык в нашем авиационном институте. Всегда была увлечена работой со студентами. Долгое время занималась переводом научной литературы – мои переводы в области физики твердого тела публиковались в различных изданиях в Великобритании, США и Канаде.

- Хотелось бы обратиться к детским воспоминаниям. Вас называют папиной дочкой. Как он воспитывал вас, ругался ли иногда, как хвалил, советы давал?

А.М.: Нет. Отец вообще никому не любил советовать. Говорил: я даю советы в двух случаях – если меня очень об этом попросят или это вопрос жизни и смерти.

- Даже детям не советовал? А как воспитывал?

А.М.: Отец был очень ироничный. Если он хотел пристыдить, то делал это с иронией. Есть птицы ловчие, есть птицы певчие. Он говорил: «У меня дети и внуки птицы певчие – им надо объяснять, не надо на них кричать». Отец никогда и не кричал, очень редко повышал голос. Он был очень сдержанным человеком, хотя и эмоциональным. Не помню, чтобы родители при нас ссорились…

Правда, Ильгиз с папой иногда спорил, он был очень упрямый. У него всегда была своя точка зрения. Ильгиз рано стал самостоятельным, искал романтику. В 17 лет уехал из дома в Хабаровск, там закончил школу. Папа познакомился с молодым писателем Павлом Халовым, они опекали Ильгиза. Мы с мамой летали к нему в 1959 году на последний звонок в Хабаровск через всю страну. У Ильгиза была мечта поступить в мореходку, но зрение подвело, у него была близорукость. Он плавал на рыболовном траулере два года, а зимой в тайге лес валил. Из странствий привез литературные дневники «Море», которые были изданы в Ленинграде в молодежном журнале. На фото в журнале он был красавец, в мичманке – письма от юных читательниц пачками получал. Два курса БГУ закончил, а потом перевёлся в МГУ уже после возвращения из своих путешествий.

Отец очень много отсутствовал, но удивительно – он всегда был в курсе всех наших дел. Видимо, они с мамой всё время перезванивались. Он в Верховном Совете России работал, был секретарём правления Союза писателей РСФСР и жил по четыре месяца в Москве. Три секретаря работали, сменяя друг друга, у них была ведомственная квартира в Москве. Папу много раз приглашали на работу в Москву в Союз писателей СССР, но он не захотел отрываться от Уфы, от Башкирии.

- Многие писатели и композиторы каждый день садятся и системно пишут, не дожидаясь вдохновения. Как работал Мустафа Сафич, у него хватало времени творить каждый день?

А.М.: По моим наблюдениям, стихи он писал быстро. У нас на даче в Юматово есть флигелек, где отец обычно работал. Помню, папе уже за семьдесят было. Рано поутру встанет, выпьет чашку кофе и вскоре нам новое стихотворение про любовь читает. А замыслы больших произведений он долго вынашивал, но писал довольно быстро. Он ехал в Дом творчества на пару месяцев и приезжал с готовой пьесой, поэмой или повестью. Очень любил подмосковную Малеевку, Дубулты на Рижском взморье, меньше Переделкино. Папа был очень организованным человеком. Казалось бы, поэт, человек не от мира сего. Но если надо было ехать в 10, он уже в 9.55 был готов. У него была очень хорошая память, он никогда ничего не забывал, всегда помнил имена и отчества.

- Какие путешествия с семьёй вам запомнились, куда вы ездили, как отдыхали?

А.М.: Помню, что в детстве мы ездили отдыхать в Коктебель в Крыму. Первый раз в 1956 году, мне было пять лет, были там с семьёй Мусы Джалиля. Там папа тоже писал, но всё-таки больше отдыхал. На отдыхе порой собирались целой компанией – Муса Гали, Назар Наджми, Гилемдар Рамазанов, Кирей Мерген...

- Кого еще из писателей вспоминаете?

А.М.: Я помню многих папиных друзей, знакомых. Эти люди были особые. Какие у них разговоры были! Кадыр Даян, Сагит Агиш, Баязит Бикбай – они все были с большим чувством юмора. Писатели они были хорошие – у них было прекрасное перо, стиль. Это были личности, многие фронтовики. Их связывала общая судьба. Тогда писатели, поэты читали друг другу свои произведения, стихи. Хотя завистников и тогда хватало. Отца иногда «прорабатывали» на партийных собраниях в Союзе писателей. Мало кто и тогда его защищал.

- А как он справлялся? Был не восприимчив к таким вещам?

А.М.: Он, наверно, был восприимчивым, мы не знаем этого. Но он не давал повода для злорадства, был мужественным человеком. Папа всегда говорил: мы небольшой народ, не имеем права на национализм – в плохом смысле этого слова, иначе это нас погубит. Есть национальная гордость, а национализм недопустим.

Знаю, что папа никогда никого не преследовал, не унижал, не в его стиле это было. Он никогда ни одного коллективного письма ни против Сахарова, ни против Солженицина, ни против кого-то ещё не подписал, категорически отказывался. Кстати, никаких таких последствий для него это не имело. Напротив, были случаи, когда он защищал «инакомыслящих». Когда в 1979 году на расширенном заседании секретариата Союза писателей СССР рассматривали дело участников бесцензурного журнала «Метрополь». Это были Виктор Ерофеев, Евгений Попов, Белла Ахмадулина, Василий Аксенов и другие. Отец пытался защитить этих писателей, и они высказывали ему свою признательность. В годы перестройки, как-то под Новый год в наш дом вваливается толпа молодых людей с цветами и шампанским: «Спасибо, Мустафа Сафич, вы порядочный человек, вы защищали диссидентов». Оказывается, они прочитали о случае с «Метрополем» в книге Виктора Ерофеева. Сегодня я стараюсь не обращать внимания на злопыхателей. Если даже пишут заведомую ложь, опровержения не даю – много чести подлецам!

- Книги Мустая Карима – настоящая энциклопедия нравственности, их называют космосом, в них разбросано очень много мудрых, афористичных высказываний. Откуда у него было столько мудрости, умения выразить свои мысли яркими метафорами?

А.М.: Я понимаю, откуда у него был такой острый ум, язык такой богатый. Младшая Мать рассказывала сказки. Он так любил, когда она рассказывала. У неё был очень афористичный язык в быту, она говорила точно и ясно. А сказки она всё время по-разному рассказывала, всегда какие-то варианты были. Наверно, это генетически передалось. К сожалению, я маленькая была, Ильгизу больше довелось послушать.

У него действительно была афористичная речь. В прежние годы в ЗАГСах висело высказывание отца «Быть свидетелем счастья – тоже счастье». Он говорил доказательно, убедительно. Это целое ораторское искусство, когда у человека все формы выражения на вооружении. Папа владел аудиторией, сразу становился хозяином положения. Он всегда был в центре, его всегда было видно. Это все подмечали. В любой аудитории, с любым человеком он себя очень свободно чувствовал, как будто сто лет знакомы, располагал к разговору. Бывают люди зажатые – хотят поговорить, но смущаются. А папа так поворачивал беседу, что человек раскрывался, и папе было интересно.

Он очень много для своего творчества взял из человеческого общения. Возьми любое произведение – даже имена героев из жизни. «Таганок» – это всё село Ургун, вся ургунская детвора. Например, Гульнур, которую бык чуть не забодал, моя подружка была, дочка папиного друга Хайдарова, с которым он подружился еще до войны. Хорошие люди они были, простые. Мама Гульнур — Гайниямал-апа работала почтальоном, потом в магазинчике.

- Какие у Мустафы Сафича были отношения с религией, верил ли он в Бога или был атеистом?

А.М.: Папа очень уважительно относился к религии. Но он говорил: я с Богом общаюсь без посредников. Как-то хоронили папиного друга, известного строителя. На кладбище совсем молодой мулла выстроил их и назидательно начал учить, не различая, что перед ним стоят умудренные жизнью люди. Он едва не ушел, но это были похороны его близкого друга. У папы была иконка маленькая, Николая угодника, друг подарил, он ее возил как талисман с собой. Заходил в храмы, обращался к Богу. Он уважал истинно верующих, а не тех, кто творит грехи и при этом прикидывается набожным мусульманином или православным.

- Как ваш отец относился к деньгам?

А.М.: Он был человеком состоятельным, умел зарабатывать деньги своим писательским трудом, много публиковался за рубежом. Но он никогда не был прижимистым, был человеком широкой души, часто давал взаймы, помогал нуждающимся. В то же время не был расточительным, с неба ведь ничего не падало. Папа любил комфорт, всегда был одет с иголочки, костюмы шил у хороших портных. Иначе быть не могло, так как он был публичным человеком. Когда за границу ездил, он всем нам покупал подарки. Но излишеств в нашей семье никогда не было. Мама отменно готовила, кухню никому не доверяла. Была помощница по хозяйству, это было необходимо.

- Альфия Мустаевна, было бы интересно иметь постоянную экспозицию, посвященную Мустаю Кариму. Непонятна судьба музея на малой родине Мустая Карима в Кляшево. Будет ли он?

А.М.: По Указу Президента Республики музей в Кляшево должен был появиться еще лет десять назад. Существует замечательный архитектурный проект. Государство так и не нашло денег на строительство. Теперь уже и наше представление о современном литературном музее поменялось. При подготовке к 100-летию Мустая Карима появилась идея создания Культурного центра МК в Кляшево со сменной музейной экспозицией, интерактивом, где бы проходили интересные события, связанные с культурой вообще, не только с МК. С тех пор как не стало отца, родная деревня его пришла в запустение, клуб почти разрушился. Решили к 100-летию благоустроить Кляшево, прежде всего уважить земляков. Мы очень благодарны новому руководству Башкортостана, строителям, нашим сподвижникам и друзьям, что к 100-летию Мустая Карима Кляшево преобразилось, положен новый асфальт, появился новый дворец культуры при участии «Башнефти», Мемориал воинам. Огромное спасибо всем тем, кто за очень короткое время сделал невозможное.

- Альфия Мустаевна, вы довольны тем, как прошли юбилейные торжества?

А.М.: Да, и мы, и все гости довольны. Не ожидала, что на сто процентов всё удастся. Масштаб проведения был достойный. Спасибо всем нашим единомышленникам, сотрудникам фонда, республике, Уфе.

- Альфия Мустаевна, большое спасибо за интересную беседу.